Пример главы
Косность и убогость человека
Притча о фарисее и мытаре (Лк 18:9сл) повествует о двух людях, каждый из которых фактически пристыжен перед Богом, но которые совершенно по–разному реагируют на это, в зависимости, соответственно, от степени понимания своего позора. Здесь, в Храме, а значит, перед лицом Божьим, красиво и широко расположился незнающий, бесстыдный человек, так превосходно благодарящий Бога за то, что он такой, какой он есть, то есть не такой, как остальные люди, — не грабитель, не обидчик, не прелюбодей, и не такой, как тот мытарь сзади, а человек, умеющий использовать свою свободу как против чувственных желаний: «пощусь два раза в неделю», так и против мамоны: «даю десятую часть из всего, что приобретаю».
Там же, в Храме, а значит, перед лицом Божьим, знающий, пристыженный, желающий держаться в отдалении, другой человек не осмеливается даже поднять глаз к небу, а лишь ударяет себя кулаком в грудь с таким исповеданием веры: «Боже! будь милостив ко мне грешнику!» Срам обоих уже вскрыт. Но этот знает, а тот не ведает, что дело обстоит именно так. Этому остается только уничижать самого себя, в то время как перед тем простирается еще много чего другого, что его еще более побуждает к самовозвышению. Так, столкнувшись с проблемой стыда в ее острой или латентной форме, расходятся умы и пути человеческие.
Пристыжение человека — с соответствующим субъективным стыдом или без него — состоит в том, что он обнаруживает себя поставленным всравнение. С Богом? Если это основательное и совершенное пристыжение, тогда — именно с Богом: равняясь на Его святость, человек не сможет не обнаружить в себе ее отсутствие. Сравнение с другими людьми может провоцировать только случайное, частичное и поверхностное пристыжение. И, поскольку разнообразные контексты, в которых люди сравнивают себя друг с другом, всегда остаются, по существу, позорными для одной или другой стороны, то очень часто одному, другому или обоим удается каким‑то образом от него увильнуть под хорошим предлогом. Основательное и полное пристыжение, от которого мы увильнуть не можем, исходит от Бога, а вовсе не от нас.
К этому нужно добавить: от живо и реально идущего нам навстречу истинного Бога. Мнимо непосредственное сопоставление человека с некоторым богом, который был бы богом–в–себе и богом–для–себя на какой‑то высоте или глубине, — это не встреча со Святым, равняясь на святость которого, человек обнаружил бы, что ею не обладает. Это было бы игрой с понятием «бога», от которого, как высоко или как глубоко бы тот ни находился, не будет исходить пристыжение, вскрытие человеческого срама. Его человек никогда не будет всерьез стыдиться, поскольку в действительности ни в коей мере не был им пристыжен. Бог, который есть бог только для себя и в себе, — это не истинный Бог. Такое понятие о боге может быть отнесено только к идолу. Между ним и человеком не может быть сравнения, поэтому от него не может исходить в адрес человека никакое весомое пристыжение. Возникает вопрос: не потому ли человек мечтает о таком идоле и создает его себе, что понимает: с ним не может быть сравнения, с ним ты можешь быть полностью защищен от серьезного пристыжения.
Но человек уже был сравнен, и в этом сравнении серьезно, основательно и всецело пристыжен за свое противление истинному Богу, который тем отличается от идолов, что Он — не только Бог–в–себе и Бог–для–себя, но Эммануил, «С–нами–Бог»: истинный Бог и истинный человек. С нами, остальными людьми, все обстоит не так, чтобы один в другом мог встретить Бога. Может быть, мы станем свидетельствовать друг другу о Боге, о нашем сравнении с Ним и нашей пристыженности, побуждая друг друга к стыду перед Ним. Однако никто из нас непосредственно не сталкивается с Богом и не пристыжен самим фактом существования какого‑нибудь другого человека. Это происходит со всеми нами лишь в случае встречи с истинным человеком Иисусом, Сыном Божьим. По отношению к Нему — а все люди фактически имеют к Нему отношение — речь идет о сравнении нас с Человеком, в котором как таковом мы оказываемся сравниваемы со святым Богом. И в этом сравнении наших дел и достижений, наших возможностей и их реализации, истинного выражения нашего внутреннего мира и истинной глубины нашего самовыражения, всех наших путей, корней и вершин нашего существования, с Его существованием, мы оказываемся пристыжены.
Причина в том, что человеческая природа, присущая в равной степени каждому из нас, в Нем обретает такую форму, в сравнении с которой все остальные оказываются просто ничтожными и недостойными. В Нем мы встречаемся не с ангелом, не с каким‑либо другим превосходящим нашу природу и чуждым ей существом, перед которым мы чувствовали бы себя оправданными тем, что не соответствуем ему, а с таким же человеком, как мы, вполне сравнимым с нами, но — с человеком в возвышении нашей природы к ее истине, реализующим свое предназначение, в соответствии с тварностью и избранием человека; мы встречаемся с Человеком, существующим у Бога, под, для и с Богом, как и Бог — с Ним, пребывающим в мире с Богом и, следовательно, также с ближним и с самим собой. Это означает, что Он спрашивает каждого из нас: кем и чем хотим быть мы, Его братья? Какую человеческую жизнь нам вести? Что нам думать и хотеть, о чем говорить, как поступать? Что с нашими сердцами и нашими делами? Как в целом и в частностях использовать наше существование, дарованный нам срок, единожды предложенную возможность? Как и куда двигаться?
Какими мотивами руководствоваться и чем себя успокаивать? Каковы наши планы и намерения? Каков характер наших отношений с Богом, ближним и самими собой? В общем, о жизненном поступке нас, благих Божьих созданий, посреди космоса благого Божьего творения. Если бы у нас была свобода сравнивать себя с каким‑либо другим человеком или с неким абстрактным понятием, которое мы признавали бы богом, или же с каким‑либо нами самими придуманным и принятым законом, нам бы не составляло труда дать более или менее достойный ответ на такие вопросы. Но у нас нет такой свободы. Мы можем только возомнить, что она у нас есть. Мера, которой нас мерят, — истинный Человек, в котором мы конкретно и живо встречаемся с истинным Богом.
В сравнении с Ним мы предстаем извращенными, все наше — отталкивающим, наша человечность — испорченной. Возможность даже самой малой святости для нас совершенно исключается. Наш блеск тускнеет, слава становится ничтожной, гордость — беспочвенной; вскрывается вся ложь, в которой мы живем, вся та нищета, в которой Бог воспринял нас в своем Сыне, а что она состоит в неправде нашего человеческого бытия — бесспорно. Признаем мы это или нет, стыдимся или нет, это наш фактический позор. Мы оказываемся так пристыженными и посрамленными, поскольку посреди нас оказывается человек Иисус.