Пример главы
В тот день я проснулся раньше обычного. Ещё не рассвело. Я быстро оделся и пошёл управляться по хозяйству, ощущая чувство тревоги, которое в последние дни испытывал всё сильнее. Выйдя из дома, я направился к хлеву, как делал это уже тысячу раз.
«Возможно, это случится уже сегодня», – подумала я, скармливая ведро овса своей лошади Долли. Она смотрела на меня своими большими карими глазами, которые всегда меня успокаивали. Я почти слышал, как она думает: «Возьмёшь меня с собой?» Я засмеялся и погладил её по морде. «Посмотрим, Долли. Посмотрим». Она тихонько ободряюще заржала. Я поспешил заняться другими делами. Уже было семь часов, а я всё ещё не закончил. «Ладно, дела подождут», – подумал я и побежал в дом к маме.
На кухне мыл посуду наш наёмный работник Уэйн Бэйли. Это был высокий худой человек с длинным заострённым носом. Иногда он казался мне страшным, а иногда – смешным, когда ходил по дому в фартуке и выметал пыль из углов или из-под обветшалой мебели.
– А где мама?
Уэйн оторвал взгляд от тарелок и прищурился.
– А тебе зачем? – спросил он.
Я прикинулся дурачком и, притворно зевая, ответил:
– Просто интересно.
– Она ушла с твоим отцом.
У меня округлились глаза.
– Они уже перевозят тот дом?
Я так разволновался, что слова застряли у меня в горле.
– А зачем тебе это знать?
Я таращился на лицо Уэйна, ища подсказки.
– Они сейчас перевозят тот дом, так ведь? – воскликнул я.
Уэйн сделал вид, что изо всех сил трёт сковороду. Его молчание сказало всё. Я опрометью кинулся в свою комнату, переоделся в чистый комбинезон и красную клетчатую рубашку, которую отложил для этого случая. Через пару минут я уже бежал к двери, на ходу заправляя рубашку в штаны.
Уэйн глянул на меня исподлобья.
– Твоя мать велела никуда тебя не отпускать, пока не закончишь с делами!
– Уже закончил! – огрызнулся я и выскочил из двери.
Поодаль я заметил ходивших по гребню холма людей. Вдоль холма стояли легковые и грузовые автомобили. Я нёсся так быстро, как только мог в свои одиннадцать лет. Такое событие я не пропущу. Ни за что. Это было похоже на приезд цирка в городок – только ещё лучше. Цирк приехал прямо к нам на задний двор!
Мой старший брат, Уилмот-младший, или просто Младший, как мы его звали, собирался переместить дом для наёмных фермеров, стоявший на вершине холма, примерно на милю вниз по дороге. По какой-то причине это ужасно расстроило моих родителей. Мама плакала каждый раз, когда об этом заходил разговор. Я не понимал, почему их с отцом это так огорчало; они ничего мне не говорили, но я слышал разговоры о том, что жена Младшего заправляла им и забивала ему голову бредовыми идеями.
Поговаривали также о судебной тяжбе и о том, что Младший обчистил маму с папой до нитки. Я спросил маму, что такое судебная тяжба и почему чистка стоит так дорого. Эти вопросы только ещё больше её расстроили.
«Ты слишком мал, чтобы понять», – ответила она, но всё же кое-что мне объяснила. Как оказалось, Младший утверждал, что отец пообещал ему этот дом. Отец же утверждал, что ничего подобного не обещал. Но кто знает? Отец был заядлым пьяницей и, напившись, говорил то, о чём потом жалел или вообще не помнил. Ежедневно он выпивал две-три бутылки дешёвого вина. В пьяном угаре он обычно впадал в ярость, а потом становился невменяемым и сумасбродным.
Вскоре все эти взрослые разговоры об обмане и судебной тяжбе перестали меня интересовать. Мои мысли были заняты другим. «Как они перевезут этот дом?» – ломал я голову. Мне так хотелось это знать. Может, прилетят вертолёты, поднимут дом и перенесут на новое место? А может, приземлятся самолёты и утащат его на толстых крепких верёвках? Я понятия не имел, но точно не собирался пропустить это зрелище.
Запыхавшись, я взобрался на вершину холма. Вокруг дома уже стояли большие тракторы, и бригада рабочих обвязывала его стены верёвками. Мать с отцом не сводили глаз с Младшего, стоявшего рядом с домом. Толпа соседей и ватага каких-то парней из города смеялись и болтали, пока рабочие выкапывали кусты и деревца, которые мама посадила возле дома. Вместо ожидаемого веселья я увидел странную картину. Что- то было не так.
Я наблюдал за тем, как отец подошёл к Младшему и схватил его за руку, чтобы не дать выкопать растения. Младший отдёрнул руку, отец пошатнулся и едва не упал. Мама тоже направилась к толпе, размахивая платком, словно призывая к перемирию. Не обращая на неё никакого внимания, толпа обступила отца и принялась отчитывать его, как бестолковое чадо. Я услышал выражения, от которых у меня покраснели уши. Потом толпа набросилась с оскорблениями на маму, выкрикивая грязные, мерзкие слова. Я ошеломлённо смотрел на этих «хороших» людей, которых знал всю свою жизнь. Как они могли так обзывать мою маму и папу? Разве они не были нашими друзьями?
С утра подвыпивший отец поскользнулся на слякоти и повалился навзничь, вызвав новые насмешки толпы. Я подбежал к маме, боясь, что она тоже упадёт, пытаясь помочь отцу встать. Мне никогда не забыть выражение её лица. Она посмотрела на меня глазами утопающего, который изо всех сил пытался удержаться на плаву в бурном потоке, но уже слишком ослабел, чтобы продолжать бороться. Я видел, что она сдалась и готова пойти на дно, смирившись со своей гибелью в пучине. Я посмотрел на свой недавно отутюженный комбинезон и красную клетчатую рубашку. Они были заляпаны грязью. Пошёл дождь.
Я ещё раз огляделся и понял, что веселья не будет. Самолётов, которые перетащили бы дом вниз по дороге, тоже не будет. Меня постигло глубокое разочарование, но оно было ничто по сравнению с жестоким уроком, который клеймом отпечатался в моём сердце, словно его выжгли горячим железом. Я никогда не знал любви в родном доме, а теперь собственными глазами увидел, что соседи нас тоже не любили. «В мире нет любви, – подумал я, – и надежды тоже нет. Нет ни любви, ни надежды». И в моей голове зазвенела пустота. А потом я сбежал с холма и бросился в сторону хлева, рыдая на виду у всех. В одном конце хлева мы хранили пшеницу, овёс и очищенную кукурузу для кормёжки скота. Я взлетел по ступенькам к бункерам с зерном, вбежал в большую дверь и запер её на тяжёлый железный засов. В помещении было два окна с жалюзи. Я выбил палки, поддерживающие жалюзи, в темноте забрался в бункер с кукурузой и погрузился в неё по самую шею.
Я хотел умереть. Не потому, что веселье на холме не удалось; не потому, что моих родителей так унизили лжедрузья, и не потому, что мой брат ненавидел свою семью, а потому, что всё это обрушилось на меня разом. Мне было очень больно и стыдно.
Я проклинал Бога между рвущимися из меня рыданиями. Бог, если Он вообще существует, бросил меня. А если бы Он существовал и в тот момент предстал передо мной, я бы набросился на Него с кулаками. Я ненавидел Его больше всего на свете. Вообще-то, не только Его. Отца я тоже сильно ненавидел.
Я бранил отца последними словами и проклинал снова и снова, будто давал клятву. Беспробудный пьяница. Трус, избивавший мою мать каждый раз, когда напивался. Даже сейчас он наверняка искал одну из своих бутылок с вином, которые прятал на ферме. Он не был отцом. Он был жалким пьяницей, который обзавёлся детьми, и теперь было кому вкалывать на ферме. Ну ничего, он получит по заслугам. Я позабочусь об этом.
Прошёл час, два, три. Я уже проголодался. Стало ясно, что никто не собирается меня искать. Я был один, всеми позабытый. Никому не было дела, жив я или мёртв.
В конце концов я вылез из бункера с кукурузой и побрёл к двери с тяжёлым засовом. Я толкнул дверь, и меня ослепил луч яркого ...